Этот пост про вторую декаду апреля, а выйдет он в начале ноября. Так получилось, но это и хорошо – когда на дворе холод и темень, вспоминать весну и лето, и даже осень особенно приятно. Так зиму и проведём, собирая странички про прошлый сезон, да так и новый незаметно начнётся. Разбирать фото сада весной и летом в это время как-то даже волнительно – а это все правда было, как-то не очень верится. Странички будут даже иногда подробнее, чем в прошлый год, но не по месяцам, а по каким-то периодам, объединённым чем-то общим. Следующий, например, будет про третью декаду апреля. Но не пугайтесь – дальше пилёж месяцев на три части прекратится, и периоды станут длиннее. Как получится, пока не загадываю, просто доверюсь фотографиям, они сами мне подскажут, как это нарезать. Сезон постараюсь покрыть целиком, хотя последние серии могут появиться в следующем году. Прошедший сезон был у меня чем-то типа контрольного – ещё раз проверить, работает ли “сад без химии”. Спойлер: работает отлично, и некоторые остававшиеся сомнения вполне утряслись. Пожалуй, даже так – я расстался с последними сомнениями по этому поводу, и уже ни за что не соглашусь вернуться обратно. Наоборот, пора обобщать. Этим тоже займусь между обычными страничками про растения и живность сада.
А эту декаду апреля я назвал – Лезут! – потому что она выдалась тёплой и солнечной, и из под земли толкаясь и распихивая друг друга полезли растения. Интересно, что даже если состав растений в саду не меняется годами, апрельские погодные фокусы каждый год заставляют их вылезать и раскрываться по-разному, как будто каждый год новый сад. Потом уже, когда более-менее все вылезет, в мае, всё станет узнаваемо. А сейчас время спонтанных сочетаний, каждые два-три дня сад приобретает новый колорит. Первоцветы лезут как ненормальные, кажется, поминутно. Но видов пока мало и самое время рассмотреть каждый. Дальше всяких цветов и растений станет так много, что не будешь знать куда бежать.
Апрель в этом году совсем необычный. В общем, если вы нездешние и не в курсе, как устроен климат так называемой средней полосы, или вможет быть, только что прибыли с Луны, то можете удивиться и заявить: А что такого? Разве апрель не первый месяц весны, не должно все расцветать и радовать глаз, разве поэты нам не обещают пробуждение Природы и все прочие прелести? Может и должно и, конечно, обещают, что им ещё делать, но обычный апрель наших краев это нечто серое и сырое, грязный снег до середины, пара хороших морозов, ставящих на место случайных выскочек на прогретой проталине, и только числам к двадцатым начинается давка первоцветов, у которых, чёрт возьми, задание – что хочешь делай, но твой месяц апрель, и не смей соваться в май, там уже серьёзные растения жизнь начинают, а не всякая мелюзга – просто уже не протиснетесь, не обессудьте, недаром же вас назвали эфемероидами – показался ранней весной и сгинул как не было. Вот и приходится за неделю полторы давиться, как на распродаже весны, налезая друг на друга – дефицит дают, апрельские денечки, скоро закончатся, успевай только вылезать и процветать!
А в этом году апрель вот прямо выставочный. Перврго началась весна. И так весь месяц, почти равновмерно тепло, даже ночных заморозков нет, а ведь в апреле нашем отрицательная температура ночью и заморозками не считается, потому что это в общем норма. Из-за этой нормы в наших краях обычно поздно начинается вегетация, ведь растения не идиоты, чтобы на мороз нарываться. Растения ребята довольно осторожные: почку-другую выдвинут, и неделями собирают информацию, набирают статистику, суммируют положительные температуры, инсоляцию, прочее, сверяют с внутренними таблицами, зашитыми Творцом или Эволюцией (выбирайте сами, мне всё равно) в геномы. И думают, лезть или не лезть. А вот в этом году все нормально, можно ничего не сверять, ясно, что грех не вылезти, раз так славно, тепло и сухо. Кстати да, сухо – апрель был не только теплым и солнечным, но и сухим, в смысле, что сверху ничего не лилось, но почва пока напоена влагой от стаявшего снега. Избыток влаги никому не нужен. Именно с ним, с избытком связаны в наших краях многие нехорошие вещи с почвой, которую каждый год промывают так, как будто спутали с мозгами – мозги только так промывают, как нашу почву. Ну и что хорошего появится в промытых мозгах – ничего, одни ядовитые миазмы, да дикий вздор и агрессия. Вот и в промытой почве ничего хорошего, нет в ней своего плодородия, всё вымыто, сами вырастут только тернии да волчцы, да плевелы, так скажем глубоко традиционными словами. Нет, и плевелы сами тоже не вырастут, ведь плевелы это на самом деле газон, а газон сам не растёт, но ухода трубует и плодородия почвы не меньше чем тучные хлеба. А может у нас климат изменится, такой апрель выдался – обещают же некоторые мечтатели, что то, что для иных стран катастрофа, для нас типа благословение богов – будем виноград и персики выращивать в Подмосковье. Не так как иные энтузиасты, какие и баобаб умудрятся на осину привить, – всегда в наших краях такие находились. А прямо как самые обычные культуры – будем соседей спрашивать, как мерло уродилось, а, простите, у вас каберне и гарначча колосятся, извините, забыл.
Так вот, не будет такого. Будет бросать из жара в холод, из суши в потоп – вот что будет. Вот увидим, что уже май нам напомнит, где мы находимся. Будет сложнее, а не проще с этими климатическими фокусами. Но мы так устроены (а что ещё делать) – выдалась неделя хорошая, радуемся, а уж если целый месяц, то прямо совсем счастье, а дальше так хоть трава, извините, плевелы не расти.
Главный цвет – синий.
У такого странного апреля и цветовая гамма странная. Зелени-то ещё мало, она не заполянет всё фоном, как во все другие месяцы. И на авансцену выходят цвета первых цветов и каких-то случайных остатков прошлого сезона. И получается почти по знаменитой кинотрилогии Кшиштофа Кесьлёвского Три цвета: синий, белый, красный. Именно в этом порядке, и у нас – в этом. Больше всего синего – лезут пролески, крокусы, иридодиктумы, и этого так много, что в некотором смысле временно именно синий стал доминантой – и небо синее. Вот сейчас самое время начать выяснять, есть ли разница между синим и голубым: я так уверен, что нет, это чистая психология и больше ничего, и недаром почти во всех других языках основное прилагательное, соответствующее нашим двум, одно, и как-то люди не впадают в ступор – цвет есть, а слова нет.
И множество распускающихся цветов синие. И даже извинюсь, что в кадр попала синяя примула – нет, это не значит, что она вот так рано расцвела, это я её просто подсадил – в последние годы каждую весну стали продавать много роскошных примул совсем за бесценок, и удержаться невозможно, хотя этот тип с огромными цветами у нас не очень процветает – не гибнет, но и не нарастает как обычные примулы, выращенные из семян. Похоже что это гибридные примулы из сортосерии Pacific hybrids, то есть нечто неизвестного происхождения – что там скрещивали и как – и распространяемое как многие современные патентованные культивары: купить можно только готовое растение. Обозначают их как Primula × elatior, но это приблизительно то же самое. что написать: Отстаньте, всё равно не скажем как это получилось, имеем право, коммерческая тайна охраняется законом, ешьте этот глубокомыленный вздор. Ладно, пусть растёт, посмотрим, что из этого получится на следующий год. У меня в паре мест растут такие даже третий-четвёртый год, не выпадают, но и не разрастаются, цветут красиво, но не обильно. Остальные синенькие вылезли непривычно одновременно и совсем непривычно видеть сетчатые ирисы опережающие давно одичавшую синюю пролеску. И ведь ещё и крокусы – но их я вынес отдельно, не удивляйтесь что тут на картинках их практически нет.
.
Продолжают прибывать, а иногда и кто и залетать на прощание птицы. Свиристели весь март дразнили своим свиристением издалека, ни разу не попав в кадр. Но тут налетели толпой на калину у соседей, найдя себе отличный наблюдательный пункт прямо над кустом на сухой ветке старой сосны у других соседей – это вообще великолепная ветка, кто на ней только не сидит время от времени – уж очень удобно, частью скрытно, частью на виду, и обзор отличный и спрятаться в случае чего есть где. И вот тут эта толпа сидит, беседуют друг с другом, и небольшими группами попеременно делают молниеносный бросок вниз в гущу калины: поймать в кадр невозможно – вон, попробуйте на одной из фоток посчитать сколько там птиц засветилось, у меня получилось три. И набив калиной клюв быстро взлетают обратно, уступив место другим. Такая тактика не случайно – там внизу минимум три кота и щёлкать клювом не стоит: свиристель хоть и крупная и ловкая птица, но попасться может – будет тогда коту свежая свиристелятина под калиновым соусом, объядение. Больше в этом году свиристелей я вокруг сада не видел, а свиристение постепенно заместилось почти неотличимыми позывками зеленух – единственное, что их надёжно различает – свиристели свиристят сразу хором, многие, у них это скорее оживлённая и заинтересованная беседа, язык межсвиристельной коммуникации, недаром латинский видовой эпитет у них garrulus, что означает болтливый, хорошо известное латинское слово, знакомое по заимствованию в английский. Впрочем, пишут что старинные немцы ещё во времена Возрождения свиристелей считали особым видом сойки – богемской сойкой, а сойки все по латински называются Garrulus, хотя они на мой взгляд не болтают, а бранятся . Ну и зеленухи тоже не болтают, у них это скорее индивидуальные позывки, сигналы типа “я здесь, приём” – “а я здесь, приём”, и ничего больше. Итересно, что в украинском, беларуском и польском языках свиристель называется практически одинаково по растению-паразиту омела – омелюх, амялушка, jemiołuszka. В этих странах именно то, что свиристели любят белые ягоды этого неприятного, хотя и колоритного растения, придающего немного странный и зловещий вид большим лиственным деревьям в парка и лесах – кажется, что в кроне собралась и свила гнёзда огромная стая ворон, – показался наиболее характерным признаком, но это и понятно, птицы слетаются на деревья, гда поселилась колония омелы. Увы, тут не обходится без проблем, потому что именно так и разносятся семена этого растения, и именно так оно и распространяется от дерева к дереву. Орнитологи уверяют, что распространение омелы с помощью птиц не происходит на дальние дистанции, то есть можно не бояться, что её принесут сюда. Омелу распространяют не только свиристели, но и другие птицы любители свежих ягод, мы их хорошо знаем, но именно свиристель удостоился такого названия, да еще и с немного издевательским в этом контексте эпитетом обыкновенный – типа, что с него взять, с омелюха, сам не знает, что творит – разносит паразита. Ни в коем случае не будем попрекать птиц этим занятием – это Природа, и каждый что хочет, то и ест, а омела хоть и приносит некоторый вред, всё же катастрофической проблемой не является, а вид придает лиственным лесам в Европе весьма примечательный. Скорее всего изменение климата однажды принесёт омелу и в наши края, но произойдёт это нескоро – ареал очень медленно сдвигается на восток и северо-восток, так что раньше чем через полвека не ждите, и свиристелей переименовывать в омельцев или омелек не торопитесь.
Продолжают прилетать новые птицы. Шлёпнулась на лиственницу прямо с эшелона пара щеглов. Что-то у них там в дальнем перелёте, кажется, не сложилось. Похоже, они сильно дуются друг на друга: так и сели, спинами друг к другу, и головы свесили. Нет радости от встречи с родиной, а для перелётных птиц с югов родина здесь, на севере. Здесь они родились и здесь продолжают род. И ведь редкий случай, когда родина встречает как минимум неплохой погодой, теплом, проснувшейся природой; нечасто такое бывает, чаще так прилетишь, а тут сугробы, да снег, да льёт или сыпет со свинцовых небес. Будем надеяться, что они просто поссорились по дороге: г-н Щегол слишком часто посматривал на других щеглиц, или наоборот. А то ведь если не верна спасительная семейная причина, то придёт ведь в голову, что может птицы увидели в родных краях что-то не то, почувствовали своей птичьей интуицией какой-то разлом бытия, и будущее перестало казаться только счастьем продолжения жизни – куда же мы попали, скверно тут, зло поселилось и ложь. Ладно, посмотрим что дальше будут делать, но эта пара, скорее всего, тут не задержалась, полетев куда-то дальше.
А вот лазоревка. Вид, прямо скажем, довольно печальный и потёртый – тяжело даётся птицам зима. Еле-еле удаётся пережить и далеко не всем, и теперь нужно побыстрее восстанавливать форму, отъедаться, чистить и укладывать перья. Но ведь нет худа, без… похудения – некоторые изнуряют себя сами, а тут Природа помогла восстановить форму. Обычно мы видим лазоревку как такой шерстяно-перистый шарик с забавной шапочкой с одной стороны и коротким хвостом с другой – и как она только летает, никакой аэродинамики. Но вот, похудели и оказались стройными и явно не испытывающими проблем с лётной годностью. Впрочем это я забалтываю собственный стыд, – кормить птиц зимой надо лучше! Виноват, начинаю думать о новой птичьей харчевне большой вместимости,и широким ассортиментом питательных и полезных кушаний. Чтобы больше весной таких лазоревок в меня не было.
Второй цвет – белый, цвет подснежника, галантуса. Долго они в этом апреле цветут – некоторые ещё и на третью декаду залезут. Галантусы не просто распускаются, они довольно сильно увеличиваются в размерах во время долгого цветения. Совсем необычно, что уже повылезала пушкиния; обычно это чуть более позднее растение, пропускающее вперед пролеску, и только тогда когда она хорошо распустится, начинающее заполнять промежутки. А ведь пушкиния совсем не белая – если её поближе рассмотреть, видна изящная светло-голубая (точно ведь не синяя – а зачем я тут чуть выше вздор нёс, что нет разницы между синим и голубым?) рамочка. Это растение тоже замечательно расползается и дичает, и однажды посадив его, можно лет через десять получить целые лужайки, на которых пушкиния равномерно перемешана с пролеской – нарочно так не смешаешь, как получается, когда по саду сами распространяются семена. Возможно это делают муравьи, но скорее нет, ведь в этом случае расползание не было бы равновероятным во всех направлениях, а читались бы муравьиные тропы и места выходов из муравейников – а муравейники отличаются удивительным постоянством места, сколько их не разрушай, они восстанавливаются там же. Видимо, это всё же совсем случайный процесс – семена созревают, перемешиваются с всякими остатками на поверхности и с ними оказываются в вернем слое почвы.
Сага о солсберецком милоцветике
Так что же там не так с названием этого растения? Вот полюбуйтесь, например, на описание в википедии. Там прямо сказано, что родовое название Eranthis происходит от корня Er – весна, и anth – цветок. А очень распространённый видовой эпитет – hyemalis – значит “зимний”. Получается Весенник зимний. Но это явно составителей русской ботанической номенклатуры укололо, и вместо зимнего в русском названии стало “зимующий”. Весенник зимующий. Простите, а что в нём зимующего? По характеру роста это обычный весенний эфемероид. Или же по-другому геофит – но таковы вообще все травянистые многолетники наших краёв, зимующие в виде подземных луковиц, клубней, корневищ и так далее. Кончилась зима, выходит стебель с одиночным цветком. Распускается, через неделю отцветает, одновременно вытягивается и увеличивается, даёт семена и через месяц самосеется и исчезает. Так все многолетние растения надо называть зимующими. Но латинский эпитет всё же не “зимующий”, а именно “зимний”, “зимующий” появился у нас, как естественная реакция на неуклюжее сочетание весенник-зимний. И в мягком климате Европы, где это растение распространено и в дикой флоре, и в культуре оно цветёт именно зимой – бесснежной европейской зимой, часто уже в феврале. Мы, люди севера, можем криво усмехнуться и заметить, что у них там в европах что осень, что зима, что весна, сам чёрт не разберёт, всё одинаково. Э, нет, не одинаково, и любой европееец элементарно отличает свою зиму от весны. Даже я, хоть и не европеец никакой, а простой советский человек, тоже элементарно отличаю европейскую зиму от европейской весны. Эрантис там цветёт именно зимой, поэтому эпитет hyemalis – именно зимний. Да, но название-то, как нам сообщают буквально все, всё равно от корня er – весна.
В этом месте сомнения начинают сильно увеличиваться. А что за корень такой, что-то я никогда не слышал про другие слова с этим греческим корнем. Правда весна так называлась у древних греков? Обычно у греческих корней куча слов производных во всяких ботанических и зоологических названиях. А тут что-то больше ничего не попадается. Ищем корень, как там весна у древних греков? В древнегреческом это εαρ – похоже (в древних языках нет дифтонгов, поэтому это не совсем слитное -эр-, но похоже), тем более, что еще немного поиска, и выясняется, что в аттическом диалекте языка это именно ηρ – эр, впрочем это фактически одно и то же, а произношение древнегреческое не будем тревожить, не слышал его никто, только ученые могут как-то его реконструировать. Если немного поусерднее поискать, всё же находятся растения с названиями, включающими этот корень и точно с значением “весна, весенний”. Это целый рода в семействе подорожниковых – Эринус (вот это точно был бы весенник, ничего больше в названиии нет, а название дал сам Диоскорид, но для нас это растение неродное, хотя и вполне встречающееся в культуре на альпийских горках, и даже семена в продаже бывают вида Эринус альпийский). И ещё на тех же горках часто встречаются растения рода Драба из капустных, у некоторых признано синонимическое название Erophila – что-то типа веснолюбки, особенно хорошо смотрится Erophila verna, что значит веснолюбка весенняя – весны не бывает много, и в одном названии можно соединить и греческое, и латинское слова для этого времени года. Есть еще и насекомые с таким корнем и тоже с явным смыслом весны. В общем, вроде нет проблем и толкование Эрантиса как весеннего цветка начинает казаться совершенно очевидным.
Но нет, что-то опять колет… Весенник зимний! А осенника летнего у вас нет? А что за человек такое название дал, кстати? Может дурак какой, назвал просто от дури, а нам голову ломать…
Человек оказался весьма непростой, точно не дурак, хотя себе на уме сильно. И здесь ещё одна занятная вещь выплывает ещё до человека. Вот, у большинства обычных для флоры растений есть научное название, а есть народные, обыденные, в разных языках и даже диалектах разные – разбирать их всегда большое удовольствие. А тут смотрим – какой язык ни возьми, везде eranthis. А простые люди-то как это называли? Выйдет весной деревенское дитя за околицу, нарвёт жёлтеньких цветочков, сплетёт веночек – и к матери – что за цветочки, малые дети везде любопытные, пока в школу не начнут ходить. А мать, такая, вытерев натруженные руки о передник и отвернувшись от коровы – о, да это же настоящий Эрантис хиемалис, детка. Во как!
Совсем неправдоподобно. Немного порывшись, выясняем, что цветок это знали задолго до того, как ученые ботаники озаботились описанием, и называли как-то типа зимнего аконита – листья похожи, а цветет зимой, и так мимолетно, что трудящийся человек из простого народа вряд ли имеет много шансов обратить на него внимание, поэтому и неувязка – по виду цветов с аконитом это сложно перепутать, но кто же часто видел цветы эрантиса, а листья торчат долго и действительно немного напоминают аконитовые. И у аконитов уже полно народных названий.
Хорошо, согласились, заодно заметили, что цветок все же и в народе с зимой связывали, а не с весной. И переходим к человеку, давшему название, тому самому Salisb. в научном названии растения Eranthis hyemalis Salisb. – это сокращение от Salisbury – Солсбери. И начинается тут настоящая солсберецкая история, но почти без жертв и даже без шпиля. Описал растение английский ботаник Ричард Солсбери. Человек это был крайне дотошный и аккуратный, но имел несколько недостатков. Был высокомерен, имел несносный характер, терпеть не мог Линнея и его систему, и в своих статьях на каждой странице шпынял великого отца систематики, упрекая того в поверхностности, а его систему – в полной несостоятельности. Ничего особенно криминального в этом нет, систематика растений Линнея действительно очень сырая и схематичная, ее очень сильно дорабатывали и перерабатывали уже последователи, но в Англии конца 18-го века Карл Линней был в большом почете, множество учёных мужей бросились описывать растения и находить им место в систематике, и коллеги ботаники не жаловали Солсбери за такое отношение к классику и отцу-основателю. И в качестве ещё одной забавной детали про “их нравы” заметим, что поливать грязью Линнея Солсбери умудрялся не где-нибудь, а в Журнале Линневского Лондонского общества, и ничего, печатали, так у них до сих пор принято – редактору может не нравится ни автор, ни статья, но если она написана по правилам и по делу, отказать в публикации невозможно, потому что это было бы преступлением перед наукой, ведь в статье может сообщаться нечто чрезвычайно важное. Но самого автора сильно не любили. Не любили, но печатали – имел право, человек учёный, делом занят, растения описывает мастерски. И всё было бы отлично, но однажды он сильно подставился – в одном из сочинений Солсбери был найден плагиат из сочинения другого видного английского ботаника Брауна, которого как раз и любили, и уважали. После этого Солсбери было отказано в признании, его труды были вычеркнуты из научного оборота, сам он стал изгоем, его не только перестали печатать, но и негласно решили не пользоваться теми его трудами и описаниями, которые вышли до этого конфуза. В общем, современная культура отмены вовсе не сейчас родилась – это ведь ровно такой же случай, как когда актера задним числом вырезают из уже отснятого фильма. Не будем слёзы лить, плагиат вещь плохая, хотя понять, как мог вполне квалифицированный человек так подставиться, ведь текст он передрал у одного из столпов английской науки о растениях, все сочинения которого были на виду. Что-то в этом есть странное, но уже невозможно понять, кто тогда кого подставил, возможно, ему так отомстили за дурной характер и непочтительное отношение к Отцу систематики.
И только когда он умер в 1829 году, коллеги-ботаники стали разбрать его наследие, и поняли, что Солсбери так тщательно и аккуратно описал множество растений, что выбросить его труды означало бы что все это надо делать заново, и это тоже очень нехорошо. И в этом месте опять всплывает подозрение, что человека просто подставили, и потом немного совесть заела. Все понемногу оттаяли, заслуги признали, раскаялись, и чтобы как-то загладить вину даже предложили дать имя Солсбери такому знаменитому и уникальному растению как гинкго. Очень мудрая мысль, между прочим, ведь слово гинкго никому ничего не говорит, это вовсе не реликт, современный растению, а просто странное заимствование из восточных языков, да еще и с глупой ошибкой, случайно укоренившееся в обиходе. Можно было бы выкинуть без сожаления, тем более что язык сломаешь произносить что по-английски, что по-русски (вот кто сходу помнит, оно гинкго или гингко?! – второй вариант выглядит хоть немного, но приятнее и удобопроизвносиме, но правилен первый). Скорбящие коллеги предложили переименовать гинкго в… Солсберию. Ну, тут только шпиля не хватает, но увы, название не прижилось и мы так и выговариваем это гинкго (если кто помнит, как звали лошадей-интеллектуалов у Свифта, то это хорошая пара к гинкго для тренировки быстрой речи – повторите быстро пять раз “гуигнгнмы сгноили гинкго”). Но название Солсберия действительно было, и оно не пропало, его довольно настойчиво внедряли разные ботаники, и оно дожило до наших дней и зафиксировано в ботанических трудах как вполне законный, но не признанный систематическим синоним, и даже и сейчас имеет некоторое употребление (Salisburia biloba и даже Salisburia ginkgo, чтоб уж ничего не пропадало). Его пытались приделать к разным культиварам гинкго, и возможно, подвидам, если таковые действиельно есть. Можете, чтобы далеко не ходить, хоть википедию посмотреть, хоть базу данных садов Кью – есть в статье про Gingko biloba этот синоним – солсберия .
Солсбери научно описал эрантис в 1807 году, и статья эта в Трудах Линневского лондонского общества вполне сейчас доступна. Вот мы в неё и залезем, раз можно. Профессия у нас такая – по научным статьям шариться, хлебом не корми. Залезаем, читаем сначала, как Солсбери едко шпыняет Линнея, упрекая того в том, что такому великому человеку недосуг было разбираться в деталях строения цветка этого растения и определять принадлежность к родовому таксону. И описывает растение, и мы узнаем, что до Солсбери коллеги ботаники и последователи Линнея считали это растение не аконитом, а морозником – так и называли: Морозник зимний (согласитесь что сочетание мороза и зимы органичнее чем весны и зимы). Но Солсбери аккуратно разобрал строение растения и доказал, что Линней и его последователи просто не умели нормально анализировать строение цветка, и что оно не имеет отношения к роду Морозник (Helleborus), а что его нужно выделить в отдельный род, нзванный им как раз Eranthis. Вот оно, это слово, на глазах рождается! А почему? Вот сейчас нам мистер Солсбери объяснит, почему ему так мил аттический диалект древнегреческого и при чём тут весна. Ой! Что такое?
Еле разборчивым шрифтом на пожелтевших страницах старинного журнала на обычной для ботаников латыни сказано: название сложилось из двух корней – εραω – что совсем не весна, а первое лицо единсвенного числа глагола любить – люблю, как положено в грамматиках древних языков, на латыни amo, чтобы уж совсем без вариантов, это как в современном итальянском. Слово это известно всем, от этого корня и Эрос и эротика, хотя изначальное значение глагола весьма широко, вполне соответстует нейтральному широкому смыслу аналогичных слов в современных языках – любить во всех смыслах, нравиться, и так далее. Ну и обычное -антос- цветок. Получается никакой не весенник, а что-то типа любицветника, или милоцвета. И прямо там же объяснил придуманное название лапидарной латынью четырьмя словами – floribus tempestate inclementi amabilibus – что приблизительно означает – название эрантис дано, потому что это премиленькие цветочки в суровое время года. Вот какой наблюдательный и поэтичный человек был этот ершистый плагиатор – подметил, что суровой зимой, когда небо серо, дует ледяной ветер, хлещет дождь, и хочется завалиться в паб пропустить пинту-другую доброго портера, а не шляться по дорожкам пустых парков, встретить вдруг (по дороге в паб) на серой земле эти симпатичные цветочки очень мило (заметим правда, что распускаются они только на солнце, а в пасмурную погоду будут закрыты). Вот так. Никакой весны, и толкование названия авторское разночтений не предполагает. Так кто же и когда переобозвал это от слова “весна”?
Это оказалось нетрудно установить. Оказывается, если вбить в гугл эти четыре слова – floribus tempestate inclementi amabilibus – то выясняется, что уже был один дотошный человек, который обратил внимание на это противоречие с названием. И сделал это современник и коллега Солсбери, весьма видный английский ботаник и садовод Джон Лудон уже в 1831 году, то есть буквально по горячим следам – и что самое главное, он указал источник ошибочного толкования названия через весну, и это оказалось чрезвычайно авторитетным справочником-регистром всех садовых растений в Британии – Hortus britannicus – Сад Британии. Именно там это растение было описано сразу после смерти Солсбери, и с неправильным толкованием – напортачили составители, поленились проверить, видимо, ещё не остыла у них неприязнь к покойному, кушать уже могли, а вот лично читать его статьи – нет. Сами придумали. И ничего сделать с этим так и не удалось, что весьма странно, потому что этот Лудон был в английском садоводстве большим авторитетом, и даже редактором одного из последующих изданий Сада Британии – я подозреваю, потому что не хотелось или по какой-то доугой причине было невозможно бросать тень на авторитет предшественников. И так авторитетное издание закрепило неверный смысл и так он и остался на века, пошёл уже оттуда по словарям и энциклопедиям. Интересно ещё и то, что есть другое растение, название которого разбирается точно так же как и название Эрантиса – Эрантемум, что означает практически то же самое – от того же erao – люблю, и вторая часть тоже связана с цветением. Вид Eranthemum pulchellum – тропический вечнозелёный кустарничек из Юго-Восточной Азии, цветущий мелкими голубыми цветками в соцветиях, и в тропиках люди, привычные к огромным роскошным растениям с вонючими цветами поперёк себя шире сильно умиляются, увидев эти скромненькие, голубенькие, как бы мы сказали, незабудочки, хотя больше это похоже на свинчатку. Ещё и эпитет – pulchellum – что значит миленький, красивенький – итого Милоцвет миленький, тропический, у нас не растёт и хорошо, у нас нормальная незабудка есть. Такой же милоцветик получается, только тропический. Полный родственник по названию и по смыслу названия.
И вот, написал я про это солсберецкое недоразумение удовлетворённый тем, что нашёл наконец разгадку странного названия, и вышел в сад. И посмотрел на то место, где уже отцветший эрантис завязал семена. И вдруг оторопел, осознав, что однажды давно посаженный эрантис за многие годы довольно сильно переполз. Он сеется, и понемногу отрастает немного в других местах. И вот он переполз – и не куда-нибудь… а ровно под крону гинкго! Которое за это время изрядно вымахало из малюсенького прутика. Растение, описанное Солсбери, переползло под дерево, носившее имя Солсбери, данное потому, что английские ботаники пытались извиниться за несправедливость к коллеге и прижизненное пренебрежение его описаниями! Солсберецкое тянется к солсберецкому – совершенная мистика!! И растёт и цветёт теперь солсберецкий милоцветик ровно под солсберией!!! Такая память получилась немного незадачливому английскому ботанику, которому не повезло в жизни, но повезло в мире растений.
Продолжают рулить зеленухи. Уже совсем освоились, поделили пространство – каждый отец семейства выбрал себе высокую берёзу, и перед закатом все садятся каждый на свою и начинают перекличку своими трелями. Всё под контролем, местность поделена, можно начинать строительство гнёзд и готовиться к выведению потомства. А днём можно хорошенько всё обследовать, найти всё съедобное. Зеленухи – далеко не самые крупные птицы, но есть в них что-то солидное и важное, так что птицы помельче уступают им, а птицы покрупнее типа скворцов и дроздов просто не связываются. Уметь надо так себя поставить, недаром у них такой серьёзный вид – глубоко посаженные глаза зрительно увеличиваются благодаря широкой тени вокруг. Птица ведь яркая и красивая, но эти глаза не располагают ни к сюсюканью, ни к шуткам, а только к тому, чтобы робко сказать: Извольте откушать, уважаемые, семечки вот свежие есть.
Самая главная птица нашего птичьего народа это конечно же синица, и не просто синица, а – Большая Синица. Просто так существо, тем более размером невеликое, Большим не назовут. Многие скажут (мне, не синице): Не свисти! – это просто потому что она больше всех других синиц: лазоревки, пухляка, московки, ополовничков. Чуть-чуть, но больше. Я же скажу, что такой серой прозы мы не любим, и мало ли кто там кого больше на один сантиметр, а эпитет большая дали только этой синице. И ведь другие народы согласны. Англичане вообще считают, что она великая – Great Tit. Англичане ведь очень хорошо знают, что дело не в геометрическом размере – их Великую Британию на глобусе вообще не сразу найдёшь, а по-английски научились хоть немного понимать почти все, и нескоро разучатся, хоть некоторые руководящие мечтатели и решили, что английский язык мёртв, но он, язык, ещё простудится на похоронах и этих, и еще бесчисленной вереницы бестолковых людей, почему-то решивших что их потаённые мечты однажды избавиться от языка, который так и не смогли нормально выучить, должны кого-то волновать.
Большая синица снисходительно смотрит на птичью суету весны. Как прилетят, так и улетят – наверняка думает она – залётные, не сидится на месте. Синицы всегда с нами, круглый год. Только в середине лета могут ненадолго откочевать в леса. А вот сейчас они что-то очень суетятся среди затейливо переплетённых веток и явно что-то усердно там ищут. Присмотервшись, я ясно вижу оторванные почки дерева в клюве у одной, другой, третьей. Ой, зачем они отрывают приготовившиеся распускаться почки! Спокойно, мы же дали слово в своём саду не жадничать и не попрекать живность съеденным, даже если конкретная пищевая привычка покажется нам возможно немного убыточной для растений сада. А зачем они отрывают почки? И едят ли они их? Есть разные мнения – орнитологи явно знают об этой привычке и не только синиц. Но согласия среди исследователей нет: мешает то, что синичий язык, подобно этрусскому, остается непонятым учёными и ещё ждёт своих Шамполиона и Кнорозова. С синицами дополнительная сложность состоит в отсутствии письменности, хотя кто знает, не является ли синичей письменностью затейливый рисунок поклёвок на семечках тыквы, ведь довольно похоже. Поделюсь своими собственными наблюдениями и догадками зачем птицы весной ковыряют почки на деревьях немного позже.
Чижей в этом году много, прилетели уже в конце марта и сейчас осваивают местность. В отличие от тех же синиц, чижи все разные: не только самки сильно отличаются от самцов, но еще и молодые птицы имеют очень много вариантов окраски, так что всё время кажется, не другая ли это вообще птица, лезешь в справочники и сайты искать – но нет, все они, чижи. Но держатся они всесте, летают небольшим стайками, вполне вероятно, что это просто целые семьи из нескольких поколений, умудряющиеся не разлучаться даже в долгих путешествиях.
Чиж – птица сугубо положительная. Вот синицы, вечно спорят и дерутся, носятся везде, лезут – попробуй им зимой семечек вовремя не насыпать, так быдут садиться на окно и дубасить клювами. Или воробьи – эти просто такое олицетворение птичьей толпы, охлоса – зачем прилетели и галдят, ведь даже есть обычно не хотят, потому что уже успели облететь всю округу – так просто, нравится им всех раздражать, оправдывать несправедливое имя своё. А чижи – много их, но как будто и не видно, тиха и ненавязчива их песня и позывки. Сидят себе с мечтательно-задумчивым видом, подмечают места, где можно чем-нибудь поживиться. Для птицы перелётной, пережидающий суровые времена в тёплых краях нрав очень понятный. Вот синицы, выбравшие другой образ жизни нужно много суетиться и не щёлкать клювом – видищь, что дают еду – лети, хватай, быстро выклёвыывай самое вкусное и питательное, хватай следующее. Потом можно будет крошки подобрать, если не хватит. Крошки за синицами как раз очень хорошо подбирают те же чижи.
Рядом с мечтательными и деликатными чижами дрозды-рябинники похожи на компанию гопников – по бесцеремонности они оставят далеко позади даже соек, на которых очень издалека и по невнимательности смотрящего похожи, даже трещат почти так же, только голос не такой хриплый. И сойки – птицы индивидуальные, в компании не нуждаются, а рябинники обязательно сбиваются в банды – так удобнее делать набеги на сады, в которых созревают какие-нибудь вкусные ягоды, вовсе необязательно рябины. И гнёзда оборонять удобнее. И вообще веселее. А уж когда пойдут птенцы – треска будет на свю округу. А пока они только прилетели и осваиваются. Рябинники ужасно любят купаться, поэтому наличие пруда в саду для них сильно повышает привлекательность данной местности. Многие садоводы терпеть не могут этих птиц, считают, что они совершенно бесполезны, а если в саду есть какие-нибудь ягоды, то даже вредны – сожрут всё без остатка. Вряд ли это верно, ведь как только у рябинников появятся птенцы, эти птицы сосредоточатся на добывании калорийной и питательной пищи – насекомых и их личинок, улиток – точно так же как большинство других птиц, а аппетит у дроздов отменный, и прокормить вылупившуюся ораву можно только если таскать всякую живность целыми днями. Да и сами они в это время питаются живностью, а на сладкое переходят только осенью и в конце зимы – рябинники прилетают очень рано, вполне можно встретить в конце февраля, клюющих мороженые яблоки на ветках. Претензии к рябинникам отчасти наверное связаны с тем, что они ведут себя как образцовые бездельники – трещат, носятся, плещутся, потом долго укладывают перья в весьма кокетливых позах – и только при большом везении можно увидеть, как они занимаются делом – выискивают пищу или собирают стройматериалы для гнёзд. Это особенно хорошо видно по сравнению с их родственниками, чёрными дроздами, которые как раз совершенно непрерывно заняты поисками пищи, а посидеть и песню спеть, довольно затейливую, позволяют себе только перед сном. Но чудес не бывает, рябинники – птицы довольно крупные, и просто вынуждены наполнять свои утробы, а уж почему они это делают видимо как-то скрытно, им одним ведомо. Видимо, это такое типичное поведение повес – нужно всячески делать вид, что ничего кроме развлечений и раздолбайства не интересует, а всё что про пищу, это скучно и низко, пусть синицы с воробьями суетятся, фу, как банально, мы не про это. Ну да, а отчего тогда такие холёные и упитанные, не с рябины же!
И вот опять зарянка – сначала где-то залеко, но… мелькнуло рыжее пятнышко, и удача – уселась на яблоню хоть и у соседей, но совсем недалеко. У зарянки очень забавный вид – такой испуганно-наивный. Глаза, чистые бусинки выделяются на фоне рыжего. У большинства птиц глаза как-то скрыты, или именно в этом месте темное оперение, иои какие-то складки, шапочки, брежневские брови, или перевязь, как у адмирала Нельсона, глаз не видно, не выделяются. И вот, уселась она хорошенько, бусины свои настроила на автоматическое сканирование опасности, потому что сейчас ей будет не до этого. Будет петь. Не сразу решается, -Вы правда будете это слушать – Будем, будем… – Ну ладно, поехали, сами напросились. Это всегда так. Чем лучше певец или певица, тем больше сомневается в том, что голос не подведет, да и вообще не пора ли завершать карьеру. Это плохой певец готов голосить в любой момент на любой сцене так что уши в трубочки завязываются, и не остановишь, а сам/сама не остановится никогда.
С возвращением! птахи получились замечательные