В этом году первое апреля символично запустило садовый сезон, и сразу почти на полную катушку. Прямо на первой неделе попёрли первоцветы – галантус, эрантис, крокусы, даже хионодоксы. Поналетела всякая живность. Будем в этом году наблюдать за всей этой садовой жизнью, но немного не так, как в год предыдущий. Много внимания уделим живности: мы приветствуем в саду любую и никого постараемся не обидеть. Обилие и разнообразие живности – и лучший признак и залог здоровья сада. Когда всякой живности много, она сама неплохо справляется с тем, чтобы никто не переходил границ разумного. Не могу сказать, что здесь вообще нет нежелательных организмов – есть, конечно, и они могут не сомневаться, что мы найдём способ их отсюда или вовсе вытурить, или хотя бы объяснить, что если не наглеть и держать свои потребности в разумных рамках, им не то, что будут рады, но отнесутся с терпением.
И вот такие наблюдения и описания будут с одной стороны довольно подробными и пристальными, а с другой – очерёдность и тематика постов будут нерегулярными, не привязанными к календарю. Скорее мы будем обращать внимание на какие-то интересные растения или явления. Будем и гораздо чаще возвращаться к главной теме этого сайта – как жить без химии, что получается, а где ещё остаются проблемы. Климат у нас стал совсем непредсказуемым, поэтому и с этой точки зрения поводы поговорить точно будут. Каждый год погода выдает сюрпризы, и это самым драматическим образом сказывается на сочетании растений – в прошлом году, например, из-за затяжной ихолодной весны, всё сильно съехало позднее и в кучу смешались тюльпаны, пионы и сирень. А что будет в этом? В общем, как заметил один достойный человек по несравненно более важному поводу, поехали.
Первоцвет par excellence.
В более тёплых, бесснежных краях титулы первоцветов оспаривают друг у друга десятки замечательных растений – и поди пойми, кто прав, потому что там нет чёткого признака, отделяющего зиму от весны. А у нас есть – таяние снега, сход снежного покрова. И поэтому настоящий первоцвет – первое цветущее растение прямо из-под снега одно-единственное, хотя оно скорее садовое и в дикой флоре наших краёв не встречается, и это галантус, которому мы уже успели посвятить целый пост. Естественный ареал галантуса (самого обычного вида Galantus nivalis) много южнее, в более теплых краях, где снег выпадает на пару дней и ничего не надо буравить. Но изначально галантус приспособился к очень суровым условиям предгорий, как и другие мелколуковичные эфемероиды, и снег для него не диковинная аномалия.
И это – просто невероятная удача, потому что трудно даже предположить, кто бы мог оспорить это звание-название “подснежник”. Во-первых, растение это совершенно невероятного изящества, и очень забавным образом цветок напоминает такой треух, странную шапку, наверное зимнюю, на вешалке, только непонятно, зачем третье ухо – видимо, чтобы за шиворот снег не сыпался; стоит наверное, шапочным дизайнерам попробовать такой фасон для снежных стран. Потрясающ и зелёный узор на внутренней чашечке; говорят, что есть разные виды галантусов и они отличаются как раз по этим скупым изящным узорам. Стоит однажды весной зайти в ботанический сад МГУ, там есть коллекция разных видов галантусов и очень близких к ним, но более поздних белоцветников, и там как следует рассмотреть. А когда лепестки (это наверняка не лепестки, а чашелистики, но это сейчас неважно) сложены, получается еще более занятная штука – то ли фонарик, то ли летательный аппарат.
Фотографировать и разглядывать галантусы можно бесконечно – это такой шедевр скупости форм, минимализма, созданный для того чотбы быстро появиться и пройти полный цикл развития в самую суровую погоду. Сразу, первым, быстро, – для этого нужно быть скупым на всякие навороты, потому что всё в мире живых существ имеет свою цену – питание и энергию, а это всегда в дефиците. А ранней весной из мёрзлой почвы вообще почти ничего взять не получится, и всё необходимое приходится запасти в луковице. И это тот случай, когда на ресурсах этой самой луковицы полагается полностью развиться вплоть до цветения и завязывания семян. Другие растения этого типа, развивающиеся из луковиц или клубней или другого подземного органа (такие растения называют геофитами) на ресурсах этого хранилища только поднимаютя над землёй, а дальше уже начинают расти как обычные растения, докачивая питание из почвы и достраивая себя фотосинтезом. Поэтому они могут себе позволить быть большими, сложными, яркими – но вырастут и зацветут они позднее, когда уже прогреется и заработает почва. Галантус же полностью формируется и распускается прямо сразу, проделав дыру в снегу (как он это делает, а точнее, не делает, мы уже обсуждали), на фактически ещё мёрзлой почве, за пару дней – и он уже раскрылся и ждёт первых насекомых.
И если ему не повезет, и весна начнёт обманывать, снег перестанет таять, будет холодно и пасмурно, он так и останется хоть и маленьким, но полностью выполнившим свою жизненную цель. А если повезет, и весна возьмётся за дело по-настоящему, снег быстро сойдет и почва прогреется, галантус умеет очень здорово увеличиваться в размерах, в несколько раз, становится прямо гигантским, цветёт долго и с удовольствием принимает первых пчёл, – тут уже тоже работает не луковица, а корни в почве. Такими тёплыми веснами растения хорошо набирают силу, луковицы делятся, и на следующий год будет уже больше цветов и листьев. Надо сказать, что у меня долго не получалось добиться того, чтобы галантусы начали хорошо увеличиваться и расползаться по саду, но это явно потому что в прошлом десятилетии было много сильно запоздавших холодных вёсен; бывало даже в начале мая земля оставалась мёрзлой – и это не давало галантусам хороших шансов. А вот в последние годы как-то неплохо потеплело, и это сразу отозвалось на этом растении – и стало набирать силу и размер, распространяться; новые растения стали появляться в неожиданных местах.
И ещё один признак минимализма – минимум цвета: зелёный и белый. Без зелёного и так не бывает нормальных растений. И белый – то есть просто без цвета, не нужны никакие пигменты, которые вообще-то еще нужно было бы делать, тратить на них энергию и вещества – вот и не стали тратить. Белый и зелёный – символично, цвет зимы и цвет лета в растении, которое и символизирует переход от одного к другому И даже этими двумя цветами рисуночек умудрились навести, минималистично симпатичный. Стильно, экономно, символично.
Природа в укор нам отлично показала, что быстро и экономно не значит кое-как, как получится, не до красоты. У галантуса кстати довольно много садовых культиваров, отличающихся минимально, чем-то типа того самого зеленого рисунка-вышиванки. Но бывают и махровые культивары, и луковицы иногда попадаются – но не растёт он у нас, первую весну вылезет и больше не захочет, ну, пожалуй, и хорошо. Исходный немахровый галантус настолько совершенен минималистичными формами, что махровость к нему доделывать – только портить.
Птицам мы особенно рады. И в этом сезоне за ними понаблюдаем, но не выходя за пределы сада – таково будет условие. Попробуем узнать, сколько разных птиц залетают именно в сад – и если и будем выходить за его пределы, то только оптически – на расстояние, доступное 200-миллиметровому объективу “с рук”, то есть максимум на соседних участках и окружающих деревьях – а те, кто сел на соседнее дерево, обязательно заглянут и к нам. Птицы, бывающие в наших краях хотя бы летом, совершенно невероятно красивы и разнообразны, и чем больше разных завернет к нам хоть на минутку, тем более мы будем уверены в том, что им у нас нравится – и это чрезвычайно лестно: птицы – очень строгие ценители – они заглянут только если поймут, что здесь есть хорошие места для уединения, много зелени, а там всегда найдётся хорошая пища, есть наконец, где спокойно принять ванну и неспешно привести себя в порядок. А если появятся птичьи дети, то можно будет найти местечко, чтобы учить их летать,. Пока не знаю, что из этого получится, но уже первая неделя оказалась весьма занятной.
Одной из первых заглянула сойка. Сойка – птица скандальная и много о себе понимающая. Впрочем, у неё есть на это все основания. В наших краях это единственная крупная птица из родственников ворон, врановых, которая выбрала себе многоцветный роскошный наряд вместо скупой, хотя и очень стильной черно-серо-белой гаммы ворон, воронов, грачей, галок и сорок. Особенно хороши боковые перламутрово-голубые боковые накладки, и ободок вокруг глаз, – сойка как будто смотрит на мир и на нас вооружённым взглядом через такие линзы, в которых мы наверняка выглядим особенно маленькими, кривыми и смешными. Обидно однако. В грош не ставит. Но заслужили, заслужили.
Что за болван там внизу?
Да-да, ты. Ну и рожа!
Взлететь хочешь, ха-ха, что, не выходит...
О, боги! Как рядом с этими уродцами бескрылыми жить!
Глаза б не видели, тьфу!
Свалил уже? Нет! Скука какая!!
А вот очень редкий гость – синица-московка. Зимой не видел её ни на кормушке, ни на сале ни разу. А тут прилетела доклевать сало, которое уже никому другому не нужно. Маленькая, потрёпанная, какая-то с виду несчастная, одинокая, и видимо сильно голодная, – долго клевала это сало, даже не очень обращая внимание на подозрительного типа, который долго вертелся вокруг, выбирая ракурс. Наконец насытилась и улетела – и больше московок я не видел. Да и редко они встречаются в наших краях, это многие любители птиц замечают, хотя это всего-навсего значит, что птица предпочитает держаться подальше от людей, видимо, подозревает, что с ними что-то не то, и лучше не связываться, и даже сала не надо, пока не припрёт голодуха. Из-за этого, кажется, в рядах любителей возникло сомнение о названии этой синицы – почему московка, если никаких особенно привязанностей к Москве это существо не выказывает (даже, видимо, не замечает, как она похорошела). Так, встречаются иногда, но рядом с вездесущими большими синицами и лазоревками проще попугая встретить, чем московку. Обидно однако! Так к Москве относится!! Надо лишить недостаточно московскую птицу права на использование слова Москва в названии (птицу только забыли спросить, есть ли ей до этого хоть какое-то дело). Кто-то, очевидно, поклонник так называемой народной этимологии запустил гипотезу, что московка это не от столицы, а якобы искаженное масковка, а это уже от слова маска, потому что де у неё на голове такая черная раскраска, напоминающая вроде бы маску. От себя добавлю, что если и напоминающая, то скорее ту маску, от которой произошёл популярный мем “маски-шоу”, действительно это похоже на капюшон-балаклаву чёрного цвета современных опричников.
Мне эта гипотеза категорически не нравится, а почему можно узнать, если сюда кликнуть…
… не нравится, как и вся так называемая народная этимология, выискивающая происхождение слов от простых созвучий – что только так не объясняют в стиле “этруски – это русские” и так далее. Спросили бы хоть одного профессионального филолога, можно ли от маски образовать слово масковка, если уж это представляется оригинальным названием, а следовательно таким, которое соответствует традициям словообразования в русском языке. И поскольку птица эта вполне распространена и не вчера к нам прилетела, такое народное название должно быть достаточно старинным. И тут сразу кроме корявого образования возникает проблема с самой маской – а это слово в русском языке совсем не исконное, заимствованное и не так давно, самое раннее в конце века 18-го, кажется и из итальянского в форме маскера или маскара (как у Алексея К. Толстого в балладе о князе Репнине “…не возражай ни слова и маскару надень, или клянусь, что прожил ты свой последний день…”), откуда и маскарад, и из французского в привычной форме маска. Не очень-то народное слово однако – трудно ожидать, что название обычной птички получилось таким эстетским. А надо понимать, что обычные, не научные названия распространенным птицам и животным дают самые обычные люди, народ, и это совершенно произвольное явление, никто им не руководит и со словарём иностранных слов вокруг не бегает.
Дальше смотрим такой важный источник как Национальный корпус русского языка, который фиксирует упостребление вообще всех слов языка по письменным источникам с древности. Вот беда – никакой мАсковки там нет вообще, ни в каком значении. Московок зато полно, и это слово вполне старинное, очень часто попадающееся в сочинениях самых разных писателей с 18 века, и означает оно в основном вовсе не жительницу Москвы, а просто русскую женщину в том самом смысле, в котором Российское государство часто называлось Московским, просто по столице, что-то типа римлян в смысле подданных империи с центром в Риме. Немного точнее это относилось не ко всем русским в обширном царстве и империи, а скорее к жителям Центральной России, того, что мы сейчас назовём Нечерноземьем, Центральной Россией, историческим ядром и так далее. И использовалось, когда нужно было подчеркнуть происхождение человека, и даже противопоставить кому-то из того же государства, но совсем других краёв. Страна у нас большая и давно. Да собственно что за проблема, и в странах сильно поменьше все равно есть такие собирательные слова, обозначающие не этнос и не точную географию, а общую принадлежность к какой-то всем понятной части страны. И слово это из того же ряда, что московит, москвитянин, и некоторые другие, ставшие уже немного неприличными в век политкорректности – это всё не про Москву как город, который нежданно вдруг похорошел, а про страну, символом которой является Москва.
И тогда с московкой-птицей проблем нет – это то же самое. Московки предпочитают хвойные леса, но не совсем слишком северные – то есть ровно тот самый биотоп, к которому и относится историческое ядро Московского царства. Южнее, в широколиственные леса они только иногда залетают, но гнездиться предпочитают в хвойных лесах. И, например, в некоторых западно и южнославянских языках эту синицу называют сосновой или еловой – там горы, а в предгорьях бывают очень даже густые хвойные леса и весьма далеко на юге, и там тоже распространена эта синица – с её окрасом очень легко теряться в полутьме хвои и на фоне серовато-коричневой коры сосен и елей. В большинстве других языков ее назыают чёрной или тёмной, или даже угольной по её немного траурному виду (так и научное название, данное самим Линнеем, Parus ater L. – ater это как раз тёмный, как в распространенном эпитете атропурпуреум – тёмно-красный – для всяких краснолистных культиваров растений) . У самой обычной большой синицы чёрного в оперении не меньше, а больше, но из-за желтого пуха и пера и общего задорного нрава она намного веселее выглядит, чем эта. Желтые и даже синие оттенки отлично маскируют уже на фоне листвы – большие синицы и лазоревки отлично живут в лиственных лесах, да и ближе к человеку, в сады и парки залетают с удовольствием.
В общем, я уверен, что синица эта называется и всегда называлась по-русски именно мОсковка, и к Москве это имеет опосредованное отношение – в тех краях, где Москва, а к маске никакого. Слово московка про птицу в Корпусе языка кстати зафиксировано, первый раз в 1860 году в повести Помяловкого Мещанское счастье “еще меньшая птичка, гвоздок, порхала по кустам; московки, чижи, пухляки, заблы”, и немного позже у Николая Вагнера (бывали же когда-то и нормальные Вагнеры!) в Сказках Кота-Мурлыки, не забытых и сегодня (“Это были московка-синичка, юркая юла, и чижик”). Почему не раньше – да потому что русская литература далеко не сразу стала обращать внимание на пейзаж и его обитателей. Вот, в общем и всё, и нет ни малейшего смысла выдумывать масковок – птица эта называется и называлась именно московка, и ни малейшей причины от этого искать её только в Москве, и обижаться, что не часто залетает в кремль, нет. Нечего там делать и птицам. Нехорошо там.
Вот как птицы с ярко-жёлтым оперением, чижи и лазоревки, отлично вписываются в окружающие цвета, а тёмные полоски помогают им потеряться на фоне хитросплетения веток. Если бы они сидели на месте, конечно, глаз бы их выхватил, как это делает фото, сделал бы уязвимыми. Но они не сидят на месте, чем меньше птица, тем быстрее она движется, почти ни секунды не сидит на месте, глазом её почти не ухватишь. Чижей этой весной особенно много, они нас не оставят весь апрель, и прекрасно – птица невероятно симпатичная, стройная и изящная – вот хоть с лазоревкой сравните, которая выглядит как напоминание о том, что если есть много жирных семечек можно сделаться похожим на маленького-маленького чиновника.
Ещё один непременный выскочка из первых – эрантис. Очень простой цветок, если бы не был первоцветом, а рос бы позже весной или летом, никто бы и не обратил внимания, и скорее всего стал бы обычным сорняком. Но выскакивает он одним из первых, если не так как галантус, не прямо из-под снега, и требует всё же полноценной и хоть немного прогретой проталины, но всё равно будет в первых рядах, опередив первые крокусы. Первый жёлтенький очень хорошо заходит, ведь галантус холоден, отчего так хорошо вписывается в снег – а эрантис не просто жёлтого цвета – это тот самый, подсолнечный, образцово тёплый жёлтый, он сразу отменяет зиму и снег и не собирается никуда вписываться.
А что это у такого замечательного цветка название такое нездешне непонятное – эрантис? А другого у него нет, попонятнее? А, весенник – неплохо. Какой-какой весенник? Зимний. Весенник зимний. Что за странное название? Или одно или другое, или зима или весна. Не зря меня это коробит – немного покопавшись в истории этого цветка, я понял, что название это – очень странное недоразумение, а называется он совсем по-другому. О том, как это случилось, можно прочитать, если кликнуть сюда.
Сага о солсберецком милоцветике
Так что же там не так с названием этого растения? Вот полюбуйтесь, например, на описание в википедии. Там прямо сказано, что родовое название Eranthis происходит от корня Er – весна, и anth – цветок. А очень распространённый видовой эпитет – hyemalis – значит “зимний”. Получается Весенник зимний. Но это явно составителей русской ботанической номенклатуры укололо, и вместо зимнего в русском названии стало “зимующий”. Весенник зимующий. Простите, а что в нём зимующего? По характеру роста это обычный весенний эфемероид. Или же по-другому геофит – но таковы вообще все травянистые многолетники наших краёв, зимующие в виде подземных луковиц, клубней, корневищ и так далее. Кончилась зима, выходит стебель с одиночным цветком. Распускается, через неделю отцветает, одновременно вытягивается и увеличивается, даёт семена и через месяц самосеется и исчезает. Так все многолетние растения надо называть зимующими. Но латинский эпитет всё же не “зимующий”, а именно “зимний”, “зимующий” появился у нас, как естественная реакция на неуклюжее сочетание весенник-зимний. И в мягком климате Европы, где это растение распространено и в дикой флоре, и в культуре оно цветёт именно зимой – бесснежной европейской зимой, часто уже в феврале. Мы, люди севера, можем криво усмехнуться и заметить, что у них там в европах что осень, что зима, что весна, сам чёрт не разберёт, всё одинаково. Э, нет, не одинаково, и любой европееец элементарно отличает свою зиму от весны. Даже я, хоть и не европеец никакой, а простой советский человек, тоже элементарно отличаю европейскую зиму от европейской весны. Эрантис там цветёт именно зимой, поэтому эпитет hyemalis – именно зимний. Да, но название-то, как нам сообщают буквально все, всё равно от корня er – весна.
В этом месте сомнения начинают сильно увеличиваться. А что за корень такой, что-то я никогда не слышал про другие слова с этим греческим корнем. Правда весна так называлась у древних греков? Обычно у греческих корней куча слов производных во всяких ботанических и зоологических названиях. А тут что-то больше ничего не попадается. Ищем корень, как там весна у древних греков? В древнегреческом это εαρ – похоже (в древних языках нет дифтонгов, поэтому это не совсем слитное -эр-, но похоже), тем более, что еще немного поиска, и выясняется, что в аттическом диалекте языка это именно ηρ – эр, впрочем это фактически одно и то же, а произношение древнегреческое не будем тревожить, не слышал его никто, только ученые могут как-то его реконструировать. Если немного поусерднее поискать, всё же находятся растения с названиями, включающими этот корень и точно с значением “весна, весенний”. Это целый род в семействе подорожниковых – Эринус (вот это точно был бы весенник, ничего больше в названиии нет, а название дал сам Диоскорид, но для нас это растение неродное, хотя и вполне встречающееся в культуре на альпийских горках, и даже семена в продаже бывают вида Эринус альпийский). И ещё на тех же горках часто встречаются растения рода Драба из капустных, у некоторых признано синонимическое название Erophila – что-то типа веснолюбки, особенно хорошо смотрится Erophila verna, что значит веснолюбка весенняя – весны не бывает много, и в одном названии можно соединить и греческое, и латинское слова для этого времени года. Есть еще и насекомые с таким корнем и тоже с явным смыслом весны. В общем, вроде нет проблем и толкование Эрантиса как весеннего цветка начинает казаться совершенно очевидным.
Но нет, что-то опять колет… Весенник зимний! А осенника летнего у вас нет? А что за человек такое название дал, кстати? Может дурак какой, назвал просто от дури, а нам голову ломать…
Человек оказался весьма непростой, точно не дурак, хотя себе на уме сильно. И здесь ещё одна занятная вещь выплывает ещё до человека. Вот, у большинства обычных для флоры растений есть научное название, а есть народные, обыденные, в разных языках и даже диалектах разные – разбирать их всегда большое удовольствие. А тут смотрим – какой язык ни возьми, везде eranthis. А простые люди-то как это называли? Выйдет зимой деревенское дитя за околицу, нарвёт жёлтеньких цветочков, сплетёт веночек – и к матери – что за цветочки, малые дети везде любопытные, пока в школу не начнут ходить. А мать, такая, вытерев натруженные руки о передник и отвернувшись от коровы – о, да это же настоящий Эрантис хиемалис, детка. Во как!
Совсем неправдоподобно. Немного порывшись, выясняем, что цветок это знали задолго до того, как ученые ботаники озаботились описанием, и называли как-то типа зимнего аконита – листья похожи, а цветет зимой, и так мимолетно, что трудящийся человек из простого народа вряд ли имеет много шансов обратить на него внимание, поэтому и неувязка – по виду цветов с аконитом это сложно перепутать, но кто же часто видел цветы эрантиса, а листья торчат долго и действительно немного напоминают аконитовые. И у аконитов уже полно народных названий.
Хорошо, согласились, заодно заметили, что цветок все же и в народе с зимой связывали, а не с весной. И переходим к человеку, давшему название, тому самому Salisb. в научном названии растения Eranthis hyemalis Salisb. – это сокращение от Salisbury – Солсбери. И начинается тут настоящая солсберецкая история, но почти без жертв и даже без шпиля. Описал растение английский ботаник Ричард Солсбери. Человек это был крайне дотошный и аккуратный, но имел несколько недостатков. Был высокомерен, имел несносный характер, терпеть не мог Линнея и его систему, и в своих статьях на каждой странице шпынял великого отца систематики, упрекая того в поверхностности, а его систему – в полной несостоятельности. Ничего особенно криминального в этом нет, систематика растений Линнея действительно очень сырая и схематичная, ее очень сильно дорабатывали и перерабатывали уже последователи, но в Англии конца 18-го века Карл Линней был в большом почете, множество учёных мужей бросились описывать растения и находить им место в систематике, и коллеги ботаники не жаловали Солсбери за такое отношение к классику и отцу-основателю. И в качестве ещё одной забавной детали про “их нравы” заметим, что поливать грязью Линнея Солсбери умудрялся не где-нибудь, а в Журнале Линневского Лондонского общества, и ничего, печатали, так у них до сих пор принято – редактору может не нравится ни автор, ни статья, но если она написана по правилам и по делу, отказать в публикации невозможно, потому что это было бы преступлением перед наукой, ведь в статье может сообщаться нечто чрезвычайно важное. Но самого автора сильно не любили. Не любили, но печатали – имел право, человек учёный, делом занят, растения описывает мастерски. И всё было бы отлично, но однажды он сильно подставился – в одном из сочинений Солсбери был найден плагиат из сочинения другого видного английского ботаника Брауна, которого как раз и любили, и уважали. После этого Солсбери было отказано в признании, его труды были вычеркнуты из научного оборота, сам он стал изгоем, его не только перестали печатать, но и негласно решили не пользоваться теми его трудами и описаниями, которые вышли до этого конфуза. В общем, современная культура отмены вовсе не сейчас родилась – это ведь ровно такой же случай, как когда актера задним числом вырезают из уже отснятого фильма. Не будем слёзы лить, плагиат вещь плохая, хотя понять, как мог вполне квалифицированный человек так подставиться, ведь текст он передрал у одного из столпов английской науки о растениях, все сочинения которого были на виду. Что-то в этом есть странное, но уже невозможно понять, кто тогда кого подставил, возможно, ему так отомстили за дурной характер и непочтительное отношение к Отцу систематики.
И только когда он умер в 1829 году, коллеги-ботаники стали разбрать его наследие, и поняли, что Солсбери так тщательно и аккуратно описал множество растений, что выбросить его труды означало бы что все это надо делать заново, и это тоже очень нехорошо. И в этом месте опять всплывает подозрение, что человека просто подставили, и потом немного совесть заела. Все понемногу оттаяли, заслуги признали, раскаялись, и чтобы как-то загладить вину даже предложили дать имя Солсбери такому знаменитому и уникальному растению как гинкго. Очень мудрая мысль, между прочим, ведь слово гинкго никому ничего не говорит, это вовсе не реликт, современный растению, а просто странное заимствование из восточных языков, да еще и с глупой ошибкой, случайно укоренившееся в обиходе. Можно было бы выкинуть без сожаления, тем более что язык сломаешь произносить что по-английски, что по-русски (вот кто сходу помнит, оно гинкго или гингко?! – второй вариант выглядит хоть немного, но приятнее и удобопроизвносиме, но правилен первый). Скорбящие коллеги предложили переименовать гинкго в… Солсберию. Ну, тут только шпиля не хватает, но увы, название не прижилось и мы так и выговариваем это гинкго (если кто помнит, как звали лошадей-интеллектуалов у Свифта, то это хорошая пара к гинкго для тренировки быстрой речи – повторите быстро пять раз “гуигнгнмы сгноили гинкго”). Но название Солсберия действительно было, и оно не пропало, его довольно настойчиво внедряли разные ботаники, и оно дожило до наших дней и зафиксировано в ботанических трудах как вполне законный, но не признанный систематическим синоним, и даже и сейчас имеет некоторое употребление (Salisburia biloba и даже Salisburia ginkgo, чтоб уж ничего не пропадало). Его пытались приделать к разным культиварам гинкго, и возможно, подвидам, если таковые действиельно есть. Можете, чтобы далеко не ходить, хоть википедию посмотреть, хоть базу данных садов Кью – есть в статье про Gingko biloba этот синоним – солсберия .
Солсбери научно описал эрантис в 1807 году, и статья эта в Трудах Линневского лондонского общества вполне сейчас доступна. Вот мы в неё и залезем, раз можно. Профессия у нас такая – по научным статьям шариться, хлебом не корми. Залезаем, читаем сначала, как Солсбери едко шпыняет Линнея, упрекая того в том, что такому великому человеку недосуг было разбираться в деталях строения цветка этого растения и определять принадлежность к родовому таксону. И описывает растение, и мы узнаем, что до Солсбери коллеги ботаники и последователи Линнея считали это растение не аконитом, а морозником – так и называли: Морозник зимний (согласитесь что сочетание мороза и зимы органичнее чем весны и зимы). Но Солсбери аккуратно разобрал строение растения и доказал, что Линней и его последователи просто не умели нормально анализировать строение цветка, и что оно не имеет отношения к роду Морозник (Helleborus), а что его нужно выделить в отдельный род, нзванный им как раз Eranthis. Вот оно, это слово, на глазах рождается! А почему? Вот сейчас нам мистер Солсбери объяснит, почему ему так мил аттический диалект древнегреческого и при чём тут весна. Ой! Что такое?
Еле разборчивым шрифтом на пожелтевших страницах старинного журнала на обычной для ботаников латыни сказано: название сложилось из двух корней – εραω – что совсем не весна, а первое лицо единственного числа глагола любить – люблю, как положено в грамматиках древних языков, на латыни amo, чтобы уж совсем без вариантов, это как в современном итальянском. Слово это известно всем, от этого корня и Эрос и эротика, хотя изначальное значение глагола весьма широко, вполне соответстует нейтральному широкому смыслу аналогичных слов в современных языках – любить во всех смыслах, нравиться, и так далее. Ну и обычное -антос- цветок. Получается никакой не весенник, а что-то типа любицветника, или милоцвета. И прямо там же объяснил придуманное название лапидарной латынью четырьмя словами – floribus tempestate inclementi amabilibus – что приблизительно означает – название эрантис дано, потому что это премиленькие цветочки в суровое время года. Вот какой наблюдательный и поэтичный человек был этот ершистый плагиатор – подметил, что суровой зимой, когда небо серо, дует ледяной ветер, хлещет дождь, и хочется завалиться в паб пропустить пинту-другую доброго портера, а не шляться по дорожкам пустых парков, встретить вдруг (по дороге в паб) на серой земле эти симпатичные цветочки очень мило (заметим правда, что распускаются они только на солнце, а в пасмурную погоду будут закрыты). Вот так. Никакой весны, и толкование названия авторское разночтений не предполагает. Так кто же и когда переобозвал это от слова “весна”?
Это оказалось нетрудно установить. Оказывается, если вбить в гугл эти четыре слова – floribus tempestate inclementi amabilibus – то выясняется, что уже был один дотошный человек, который обратил внимание на это противоречие с названием. И сделал это современник и коллега Солсбери, весьма видный английский ботаник и садовод Джон Лудон уже в 1831 году, то есть буквально по горячим следам – и что самое главное, он указал источник ошибочного толкования названия через весну, и это оказалось чрезвычайно авторитетным справочником-регистром всех садовых растений в Британии – Hortus britannicus – Сад Британии. Именно там это растение было описано сразу после смерти Солсбери, и с неправильным толкованием – напортачили составители, поленились проверить, видимо, ещё не остыла у них неприязнь к покойному, кушать уже могли, а вот лично читать его статьи – нет. Сами придумали. И ничего сделать с этим так и не удалось, что весьма странно, потому что этот Лудон был в английском садоводстве большим авторитетом, и даже редактором одного из последующих изданий Сада Британии – я подозреваю, потому что не хотелось или по какой-то доугой причине было невозможно бросать тень на авторитет предшественников. И так авторитетное издание закрепило неверный смысл и так он и остался на века, пошёл уже оттуда по словарям и энциклопедиям. Интересно ещё и то, что есть другое растение, название которого разбирается точно так же как и название Эрантиса – Эрантемум, что означает практически то же самое – от того же erao – люблю, и вторая часть тоже связана с цветением. Вид Eranthemum pulchellum – тропический вечнозелёный кустарничек из Юго-Восточной Азии, цветущий мелкими голубыми цветками в соцветиях, и в тропиках люди, привычные к огромным роскошным растениям с вонючими цветами поперёк себя шире сильно умиляются, увидев эти скромненькие, голубенькие, как бы мы сказали, незабудочки, хотя больше это похоже на свинчатку. Ещё и эпитет – pulchellum – что значит миленький, красивенький – итого Милоцвет миленький, тропический, у нас не растёт и хорошо, у нас нормальная незабудка есть. Такой же милоцветик получается, только тропический. Полный родственник по названию и по смыслу названия.
И вот, написал я про это солсберецкое недоразумение удовлетворённый тем, что нашёл наконец разгадку странного названия, и вышел в сад. И посмотрел на то место, где уже отцветший эрантис завязал семена. И вдруг оторопел, осознав, что однажды давно посаженный эрантис за многие годы довольно сильно переполз. Он сеется, и понемногу отрастает немного в других местах. И вот он переполз – и не куда-нибудь… а ровно под крону гинкго! Которое за это время изрядно вымахало из малюсенького прутика. Растение, описанное Солсбери, переползло под дерево, носившее имя Солсбери, данное потому, что английские ботаники пытались извиниться за несправедливость к коллеге и прижизненное пренебрежение его описаниями! Солсберецкое тянется к солсберецкому – совершенная мистика!! И растёт и цветёт теперь солсберецкий милоцветик ровно под солсберией!!! Такая память получилась немного незадачливому английскому ботанику, которому не повезло в жизни, но повезло в мире растений.
Самая фотогеничная и прикольная птица в весеннем саду это, на мой взгляд, зеленушка. Только мне ужасно не нравится это панибратское название. Какая она вам зеленушка! Птица небольшая, но какая-то очень солидная, прямо излучающая самые серьёзные намерения. Язык не поворачивается называть её зеленушкой. А как? Вот, итальянцы называют эту птицу verdone – то есть от того же зелёного, но не с уменьшительным, а наоборот с увеличительным суффиксом. Увы, хоть русский язык и хвалится обилием суффиксов, но большинство из них уменьшительные и уничижительные – чёрт знает почему мы так любим и сами унижаться, и всех других унижать, видимо наследие Ивана Четвёртого Грозного и последующей вереницы государей и вождей, чьё представление об обращении с подведомственным народом неизменно крутилось вокруг: сажать на кол, травить псами, рубить головы, рубить шашками, сечь, пороть, резать бороды, вешать, четвертовать, прогонять через строй, расстреливать, разорять, пускать в расход всеми способами, репрессировать, раскулачивать, расказачивать, ссылать, гноить, мочить, морить голодом, понуждать глотать пыль и с ней смешивать, и так далее никак не выветрится, возможно, потому что никак не закончится и упомянутая вереница. С детства мы все Ваньки, Сеньки, Катьки, Ленки, Андрюшки, Лёшки, Наташки, Серёжки, Аньки, Федьки, Петьки, Вовки, Алки и так далее, по шаблону обращения к крепостным, так человек с малых лет убеждается в своём ничтожестве и смиряется с мыслью, что он нужен только для того, чтобы однажды быть тем или иным способом израсходованным, а она – что нужна только для того, чтобы всегда было кого расходовать.
Вот и птицы у нас почти все уменьшительные – зеленушка, славка, пеночка, чечётка, зарянка, она же малиновка, ласточка, трясогузка, овсянка, коноплянка, варакушка, галка, сойка, утка, и даже заморская канарейка. И вот эти бесконечные птички вовсе не потому, что мы так любим умиляться малым созданиям, пичужкам, а потому что мы дальше транслируем уничижение – не я один мал, всё вокруг ничтожно, кроме начальства, конечно. Ну и силовики среди птиц – тут всё серьёзно: орёл, сокол, ястреб, филин – слышите клёкот с небес, настал вам, малым, конец, хотя может и пронесёт в этот раз (но не в следующий, начальство и силовики всегда голодны и хотят есть, а едят они много). Есть у них, у птиц, начальство? Есть конечно – вот как раз ворон и ворона, и подручный у них на службе – воробей, почти вертухай, и во всех трех птицах слышится нам слово вор, хотя ни одно слово по происхождению не имеет к этой профессии никакого отношения, да и в древности означало совсем не то, что сейчас. Извиняюсь, конечно, все эти достойные и великолепные птицы никак не виноваты в том, что на них так смотрят двуногие, невольно переносящие в другое царство нравы своего. Сильные и слабые, птицы большие и малые, или как в оригинале, Uccellacci e uccelini, у Пазолини в знаменитом фильме, который, кажется, никто никогда не мог досмотреть до конца (я смог с 15-й попытки и через 20 лет после первой, так что теперь сижу и думаю, что это было и зачем), где Тото и малый, в образе монахов-францисканцев, выполняют поручение святого Франциска помирить воробьёв и ястребов, и позорно проваливают его. Но хоть большие птицы, хоть малые, все хороши и по отдельности и все вместе важны Природе.
Вернёмся к птице с фамильярным названием зеленушка, которое мне категорически не нравится, и попробуем избавить её от панибратского суффикса. Получится – зеленух, и подруга его, зеленуха. Так лучше, на мой вкус. Латинское название Хлорис хлорис тоже идёт от цвета, жёлто-зелёного, и никакой фамильярности не содержит.
Птица совершенно потрясающая, одна из самых фотогеничных. Самцы иногда окрашены настолько ярко, что имеющее некоторое хождение прозвище “русская канарейка” довольно оскорбительно – во-первых, птица весьма космополитическая, известная на всём континенте и границ не признающая, в отличие от несчастной канарейки, которая путешествует только за решёткой. Во-вторых, по сравнению с просто жёлтой канарейкой намного более интересная – там множество оттенков от жёлтого, жёлто-зеленого, оливкового до почти оранжевого иногда. И ещё у неё необычайно глубокомысленный вид, видимо, за счет таких теней вокруг глаз, которые придают ей вид озабоченный и даже сердитый. Вот например, очень занятый зеленух за широким столом работает с документами. Так усердно изучает, склонился, ушёл с головой в годовой отчёт. Отвлекается только чтобы сердито зыркнуть на окружающих – хорошему начальнику всегда все мешают руководить, вот и зеленух такого же мнения, что кругом одни бездельники.
И еще зеленухи очень разные, и не всегда сразу поймёшь, что это они, иногда даже придется подождать, пока они откроют клюв и издадут свою фирменную позывку удалой мелкой трелью, которую они умеют выдавать даже в полёте. Некоторые зеленухи бывают даже похожи то ли на цыплят, то ли на утят. Зеленухины подруги поскромнее по расцветке, чем их сановные спутники, но очень стильные и аккуратные, пёстро-полосатые, им ведь на гнезде сидеть, лучше не выделяться, а принадлежность к своим выдаёт желтое перо на оторочке крыльев. А некоторые, видимо, уже хорошо пожившие и много повидавшие зеленухи, немного теряют форму и становятся таким взъерошенным кулем с мякиной. Это неудивительно – зеленухи очень любят хорошо поесть, и если находят хорошее месторождение тех же семечек, не будут как другие птицы таскать по штучке и медленно расклевывать по одной, а сразу так основательно усядутся, и станут их буквально лузгать, сплевывая шелуху как заправские болельщики на стадионе. От этого может вырасти нехилое пузо, и оно придаёт птице солидный и мудрый вид.
Посмотрим повыше, на верхушки больших деревьев на расстоянии прямой видимости. В основном врановые – вороны, галки, сойки (был недавно и ворон, но не попал в кадр) обозревают окрестности и строят планы на контроль территории, раздумывают, где организовать гнёзда. Некоторые пропишутся на своей постоянной ветке на недели, так и будут возвращаться – видимо, очень хороший обзор нашли. Ну и скворцы продолжают свои вечерние заседания, собравшись в кружок, слушают речи предводителей скворечества, оценивают перспективы местечка, где удалось остановиться.
Скворцы, вороны, сойки – птицы шумные, наполняющие окрестности разнообразными звуками. Но вот всю эту немного беспорядочную птерофонию перекрывает действительно красивая, звонкая, искусная песня. Кто этот бесподобный певец, наверное, чтобы издавать такие фиоритуры нужно иметь комплекцию Чечилии Бартоли или других знаменитых оперных певиц – хоть и есть в нынешней опере мода на стройных и изящных, но хорошего звука вы от них не услышите, по-прежнему тон задают дородные мощные тёти, ведь мощный звук должен рождаться в серьёзном резонаторе. А вот в птичьем царстве самые красивые песни дают как раз самые маленькие птицы, и они не просто красивые, но еще и очень громкие, разносящиеся на сотни метров, перекрывающие шумы. Секрет, видимо, прост – он в чистоте и сфокусированности звука, легко различаемого на фоне шумов. В вокальной музыке такое свойство голоса – долетать до самых дальних уголков зала без микрофона и подзвучки – называют полётностью. Ну а птицам полётность вообше должна быть присуща во всём, но вот в смысле голоса полётностью обладают почти только малые певчие птицы, право, лишний раз удивишься, как затейливо устроена живая природа, и начнёшь искать Замысел. И даже покажется, что ухватил краешек. Но это ложное, суета. Замысла или вовсе нет, или он непостижим, что одно и то же.
Русское название птицы зарянка невероятно точное. Надо только впомнить, что заря это не просто рассвет или закат, хотя это вполне законные толкования смысла этого слова, но в первую очередь мимолётное красно-оранжевое окрашивание неба вокруг восходящего или заходящего солнца – и так это и трактуют русские писатели, начиная как минимум с Карамзина – в “Бедной лизе” дважды встречается именно такой смысл, заря там есть и утренняя и вечерняя, и ассоциируется или с румянцем, или с алым цветом. Заря бывает не каждый день, да что говорить, редко бывает заря – для этого нужно, чтобы солнце вставало или заходило в неплотную облачность или влажную дымку. Явление это совершенно мимолётное: я сам не раз бегал по разным местам с камерой, чтобы поймать зарю и сделать хороший кадр, и хорошо знаю, что стоит всего несколько минут прощёлкать клювом, чтобы вместо зари получить или обычный рассвет, или сумерки. Солнца или ещё нет или уже нет, а в том месте где оно должно быть разливается оранжевый, рыжий, алый, иногда даже вишневый – мы знаем, что вот там оно будет или было, не зевай. Так же и зарянка. Птицу мы саму не видим – или очки забыли надеть, или листья уже кругом – но вот мелькнуло что-то рыженькое, – вот туда надо смотреть, там зарянка, сейчас выдаст нам бодрую песню. И да, протираем глаза, надеваем очки, выдвигаем объектив – она! И правда, вон она, далеко довольно, уселась на сухой сук высокой сосны в глубине соседнего участка, и совершенно как маститый певец на авансцене отправляет в полёт свою затейливую песню, которую я никак не могу запомнить.
Прекрасные товарищи) Каждый раз удивляюсь тому, как можно столько всего знать))