Если бы кто-нибудь тридцать лет назад сказал мне, что у меня в саду будет расти магнолия, я бы умер от смеха, и магнолию сажать было бы некому. К счастью, таких остряков не нашлось.

А потом наступили новые времена и стали торговать саженцами. В 90-х было такое замечательное место – арборетум Тимирязевской сельскохозяйственной академии на Пасечной аллее, где прямо на дорожках стояли контейнеры с невиданными доселе хвойными, рододендронами, всякими необычными травянистыми, и вообще – глаза разбегались, а кошелёк покидали последние купюры. Хорошее было место, романтическое, жаль, что давно уже нет. Много я там всего купил тогда, и однажды обнаружил горщок с двумя прутиками и цветной этикеткой с надписью Магнолия Wada’s Memory. Находка поставила меня в тупик. Под названием “магнолия” мыслились только величественные вечнозелёные деревья с огромными белыми цветками и одурманивающим запахом, такой привет из воспоминаний о детских поездках на море. То, что магнолии бывают, во-первых, листопадными, и, во-вторых, могут расти немного севернее Сочи, как-то в голову тогда не приходило.

Но соблазн был непереносим, и прутики были куплены. Уже дома удалось узнать из книжек, что листопадных магнолий много видов, гораздо больше, чем вечнозелёных, и что у некоторых есть шанс расти… на широте Киева, и что ждать цветения  придётся (на широте Киева) лет 15-20. Это сейчас можно сходить, например, в Аптекарский огород, и увидеть в Москве много разных цветущих магнолий. А тогда… ну и фиг с ней, подумал я тогда, широта у нас другая, пусть мёрзнет, мало ли что тогда продавали, вдруг приживётся, вероятность одна вторая – или приживётся, или не приживётся. Но саженец прижился совершенно без проблем, стал расти, на зиму  тщательно закрывался, и вдруг, буквально чере 5 лет взял и зацвёл! Первое впечатление помню отлично – это была удивительная смесь крайнего удивления и столь же крайнего разочарования, почти злости. Дело в том, что нормальный человек от растения с названием магнолия ждёт прежде всего аромата – приторного, проникающего во все щели запаха приморского парка.  Ну и цветок – бокал такой с роскошной пирамидкой тычинок посредине. Здесь это были такие жамканые лоскутки, и – никакого не то что аромата, а даже и запаха. Вообще. Но можно было засунуть нос прямо в серединку цветка и всё таки ощутить еле слышный запах – старой мыльницы, в которой год назад было душистое мыло типа “магнолия”, но выветрилось, осталось некое смутное вомпоминание, смешанное с запахом пластмассы. Лепестки вообще имели очень странный вид – такие безвольно свисающие лоскутки типа “от плюшевого осла уши”, как у знаменитого ослика Иа, только белые. И мятые. Хотелось их погладить. И вообще это ещё более мучительно напоминало подворотнички из старой советской школьной формы, не синей, а еще той – серо-мышастой, к ней полагалось подшивать белые лоскутки из ткани со смешным названием поплин. Посмотрел сейчас в словарь и с изумлением обнаружил, что ткань подворотничков и школьных белых рубашек, оказывается, имеет более чем благородное происхождение из собственной мануфактуры римских пап с времен Авиньонского пленения: поплин – это, оказывается, искаженное papalino, то есть прямо и есть – папская материя. Знали бы советские школьники. 

Но не выбрасывать же. Осталось, сначала было кустом, потом стало все больше похоже на деревце, сначала удавалось его полностью заваливать снегом, закутав сначала в нетканку. Потом снега стало не хватать, потом как-то позабылась и нетканка. А оно всё росло и росло, и оказалось, что даже 30-градусные морозы ему нипочём, слегка только подмерзают кончики веток. Вот и вымахало. Уже лет 10 это немаленькое дерево, 4-5-6 метровой высоты, с очень правильной кроной без всякой обрезки – обрезать жалко, там же цветки! Цветков сначала были десятки, потом сотни, а в последние годы, видимо, многие тысячи, кто считал, много, усыпана вся со всех сторон. Цветёт недолго, но очень строго в одно и то же время, как раз на майские праздники, с отклонением не больше 3-4 дней. Если тепло, быстро облетает, кульминация занимает 2-3 дня. Если холодно, может растянутья на неделю и даже чуть больше, до первого хорошего порыва ветра. С последними цветками начинают вылезать очень красивые листья. Очень красивые – правильной формы, идеального бронзово-зеленого цвета. Только за листья стоит это выращивать – дерево выглядит очень сильно, очень нездешне, по-южному. Под плотной кроной отлично можно пересидеть даже довольно сильный дождь, он просто скатывается по периметру.  И осенью – ровно желтеет, невероятно красиво. 

Когда цветение стало обильным, в первые дни после роспуска это сильное зрелище, глаза отвести почти невозможно. И тогда чувствуется вокруг этот странный, немного какой-то химический аромат, мне понемногу стало даже нравиться, профессия всё же обязывает любить всякие странные запахи. В этом году, втором году ковидной эпохи, цветение особенно обильно – она никогда так не цвела, несмотря на плохие предчувствия – зимой несколько раз было сильно холодно, под -30, и в таких случаях цветочные почки повреждаются, лепестки коричневеют. Первые распустившиеся цветки действительно были слегка подпорчены, но потом стали распускаться новый и новые бутоны, и на общем бело-поплиновом фоне некоторое количество коричневых пятен стало не видно.  

Надо сказать, что магнолии всё же странные растения. В ботанике их считают, всё семейство, самыми примитивными цветковыми растениями. Самыми примитивными в том смысле, что растения этого семейства ближе всех к тому далёкому предку, от которого пошли все современные покрытосеменные или цветковые растения, которые, впрочем, сами по себе все вместе являются вершиной эволюции. В современной систематике, опирающейся как раз на эволюционные связи, все цветковые растения называются не покрытосеменными, как мы привыкли со школы, а Магнолиевыми (Magnoliophyta), и вместо класса двудольных тоже используется Магнолиевые (Magnoliopsida) -в этой системе положено все таксоны называть по типичному растению. Магнолия оказалась представителем всех цветковых, и однодольных, и двудольных, хоть настоящих, хоть не совсем. И как в далеких предках школьной белой рубашки оказалось исподнее Бонифация Восьмого, так и в далеких предках любого цветкового растения, хоть одуванчика, хоть берёзы, хоть овса можно обнаружить древнюю магнолию. 

Это не значит, что магнолии, как любят иногда говорить про некоторые другие организмы, – живые ископаемые. Нет, это современные растения, плоды эволюции точно так же как и все остальные, но по особенностям строения они ближе всего к тому древнему растению. Можно сказать так, Творцу или Природе, кому что больше нравится, предки магнолий так понравились, что было решено не сильно портить их эволюцией, оставить по возможности всё, что можно оставить, заперев в узких ареалах в основном в лесах Юго-Восточной Азии и Японского архипелага, в экологической нише, которая мало изменилась, а следовательно и почти не предъявляла растениям этого рода требования срочно что-нибудь изменить, приспосабливаться, совершенствоваться. Кстати, та самая вечнозеленая магнолия родом из других мест, из Америки – вот её предкам, попавшим в совсем другие условия, видимо, всё же пришлось сильно измениться. Поэтому это маленькое семейство, не больше сотни видов – сравните с семействами поближе к вершине эволюции, где тысячи и десятки тысяч видов, распространённые по всей планете, среди которых большинство наших пищевых и декоративных культур. Так всё это веками и росло в тех краях, поставляя материал для традиционной медицины – во всех видах магнолии много интересных действующих веществ. Но в середине 20 века оценили и декоративные свойства, и пошли магнолии сначала по ботаническим садам, а потом и просто в сады и парки. Сейчас их много везде. Большинство видов всё же капризноватые, чтобы расти в наших краях, хотя в середине большого города выживают многие, но за городом большинство видов обречены в лучшем случае на прозябание. А вот этот сорт, Wada’s Memory, Память о Ваде, о ком подробнее чуть ниже, известна своей морозостойкостью. Сами побеги ее почти никогда не повреждаются, хотя за то время, когда она у меня растёт, около 20 лет, было несколько очень суровых зим, а кратковременное понижение температуры ниже -25 до -30 градусов случается почти каждую зиму. В таких случаях повреждаются цветочные почки, и вот здесь как раз и проявляется весьма примитивное устройство этого растения.

У всех растений, которые нам встречаются в наших садах, хоть цветочные, хоть вегетативные почки, закладывающиеся осенью или даже ещё раньше, содержат только зародыш будущего цветка, листьев или побега – ученый ботаник с микроскопом безусловно всё это препарирует и найдёт там все будущие части, но в еще неразвитом виде. Поэтому все эти почки, в зависимости от зимостойкости, или зимуют, или нет, если не зимуют, то просто гибнут. А вот у магнолии осенью в этих почках, особенно цветочных, но и листовых тоже, всё уже готово, сформировано, окрашено – и упаковано так, как будто это делал кто-то сильно ленивый – на просьбу аккуратно упаковать лепестки этот некто покивал головой, подождал, когда отвернутся – да и просто скомкал и напихал всё это, как получится, быстренько натянув сверху такой мохнатый чехлик. Там, в чехлике, уже готовый скомканный цветок – весной чехлик сваливается и всё это хозяйство, мятое и неразобранное, вываливается наружу. Единственное, что происходит с лепестками – клетки тканей немного увеличиваются, получив воду от начавшегося сокодвижения, слегка разглаживаются. Вот поэтому это так странно выглядит – спутанные, жамканые, повислые лоскутки в полном беспорядке. И если цветы других растений распускаются, у магнолии это скорее выглядит, как будто вываливается бельё из стиральной машины.

А если зимой был хороший холод, лепестки подмерзают, покрываются коричневыми пятнами, иногда вообще теряют способность разворачиваться. В конце апреля ходишь вокруг и смотришь на первые лопающиеся чехлики – белое там или коричневое. Если коричневое, цветение испорчено. Портятся не обязательно все бутоны. Те, что на нижних ветках сегда можно сохранить, если успеть до морозов завалить снегом – тогда там будет несколько безупречных по белизне цветков. Ещё одна напасть – заморозки в момент распускания. Так было в прошлом году с ненормально тёплой зимой – магнолия начала распускаться безупречно белым, и тут грянул утрений мороз под -5 градусов – и всё, что открылось, немедленно покоричневело. Но запаздывающие бутоны отлично раскрылись позднее без повреждений, и впервые магнолия частично цвела уже с первыми листьями – необычное зрелище, ведь листопадные магнолии цветут до распускания листьев с цветками на голых ветках.

В этом году первые бутоны выглядели скверно. Я этого ожидал, поэтому даже не расстроился. Но, чудо, следующие бутоны стали раскрываться вполне приличными цветками. Да, были коричневые пятнышки, и сначала все выглядело довольно неопрятно – как будто поплин вываляли в грязи и постирали в луже. Но цветков становилось все больше и больше, поврежедния перстали быть сильно заметны, но оказалось, что так буйно как в этом году магнолия не цвела ещё ни разу. Буйно и долго – из-за холодного начала мая цветение затянулось на две недели и закончилось опять с большим количеством листьев.

Листья пакуются приблизительно так же, как цветки – скомканными их запихивают осенью в гладкие чехлики-почки, откуда они и вываливаются, великолепного бронзово-зеленого цвета, но в отличие от лепестков, быстро обретают тургор, разглаживаются, вытягиваются – очень красивые листья. Немного напоминают листья лавра благородного, лаврушку, но раза в два больше и не такие кожистые. Никто их не ест, так и сохраняются, как будто вчера вылезли в целости и полноте цвета до октября, когда они быстро желтеют и через пару недель облетают. Эти листья – отличный укрывной материал, они очень хорошо сохраняются, почти не гниют. Дело в том, что в них много разных интересных веществ, в том числе алкалоидов, отчего магнолии весьма ценились в традиционной медицине, но наши отечественные насекомые не находят в них вкуса – им всё это незнакомо, они к этому не привыкли. Ни одной дырки, ни обгрызенного края так и не будет до самого конца. И отечественные грибы и бактерии из почвы тоже скептически относятся к пищевой ценности опавшией листвы магнолии, так она и лежит, почти нетронутая до нового лета, пока не распадется уже с помощью солнца и воздуха, которые рано или поздно доконают любой материал. Укрывать и мульчировать этими листьями поэтому очень удобно и надёжно. Надо бы вообще  понаблюдать, что происходит с такой мульчей, и нет ли у неё каких-нибудь занятных свойств. Аллелопатии точно нет, под магнолией спокойно растут разные растения, если им хватает света. Дерево большое, листьев много, хотя они и растут не как у наших деревьев во всей толще кроны, а только по её поверхности.  

И ещё одно забавное следствие древности и ненашести этого дерева – цветов море, а опылять некому. Опылять некому потому что эти виды так и не приспособилось к универсальным насекомым-опылителям. В той экологической нише, где эти растения законсервировались до наших дней, они приспособились к опылению какими-то местными жучками. Видимо, и запах этот приятен тем жучкам. Но наши отечественные насекомые не могут понять, что это за чудо – цветов много, да что-то не то, нектар, видимо, невкусный, а может и совсем его нет. Это довольно странное зрелище – огромная масса цветов, а насекомых почти нет, никто не гудит, не летает, не шевелит лепестками. Иной раз можно видеть, как огромный шмель с ходу врезается в это раздолье, кажется, вот оно, изобилие, сказочная страна Куканья, можно больше никуда не лететь, здесь хватит всем и нектара и пыльцы. Ан нет, потыкавшись в пару цветков шмель с возмущённым гудением улетает – что за дрянь тут растёт, никакого толку! Бывает и пара-тройка пчёл пытается это обследовать, они даже некоторое время сидят в серединке, задумчиво перебирают тычинки, но тоже быстро улетают. Поскольку иногда они все же посещают в недоумении два-три цветка, – не может же такого быть, чтобы всё это никуда не годилось – небольшое опыление всё же выходит, и некоторые цветки таки завязывают плоды, один из ста, если не меньше. Трудно представить себе более необычный плод – сначала это выглядит как бесформенные зеленые наросты, на конце которых как будто влипли красивые ярко-красные крутные семена. Семена впрочем, видимо, бесплодные – я несколько раз любопытства ради пытался из прорастить самыми разными способами – ни разу ничего даже не проклюнулось. В сентябре наросты высыхают, лопаются, и два красных семени вылезают наружу и получают модные крапчатые шапочки набекрень – похоже на диковинное красноглазо-лупоглазое существо, притаившееся между листьев, а рядом еще и появляется модный меховой чехлик будущего цветка. Можно придумать две взаимоисключающие гипотезы, зачем такое хитрое устройство. Либо это типичное приспособление “съешь меня” – семена провоцируют птиц, а может и каких-то лазающих существ, растения всё же из тех мест, где кто только по деревьям не лазает, не только коты. Тогда семена сделаны так, что требуют пребывания в чьём-то желудке, чтобы подготовиться к прорастанию, да заодно и отъехать подальше от отчего дома – а это тоже довольно типичное приспособление у семян больших деревьев, помогающее им избегать загущения и распространяться по ареалу. А может и ровно наоборот – сходство с диковинным и наверняка агрессивным существом (ишь глазищи-то кровью налитые выкатил!) говорит всем пролетающим и пролезающим мимо “не ешь меня и ваще не трогай, а то плохо будет, проваливай”, в этом случае семена расчитывают на естественное созревание, опадание в почву, а вот что дальше непонятно. Поэтому первая гипотеза мне кажется более обоснованной и заодно объясняет, почему у меня не получилось прорастить эти семена (всегда же хочется как-то оправдаться).  Осенью очень симпатично выглядит, ещё одна фишка, делающая это растение украшением сада круглый год. 

В этом году цветение затянулось настолько, что вышли листья и – редкое зрелище – цветы оказались в обрамлении свежей, бронзово-зелёной листвы. Неплохо выглядит, и необычно, ведь почти все листопадные магнолии цветут до распускания лисьев, на голых ветках. Но в более тёплых странах магнолии цветут намного раньше, а листья вылезают почти как у нас, немного раньше, и такого эффекта не дождёшься. 

Название сорта – память выдающегося японского селекционера Коитиро Вады (Koichiro Wada), особенно известного среди любителей рододендронов. Как-то так получилось, но среди носителей фамилии Вада в Японии много людей, связанных с растениями, селекцией, фитофармакологией. Даже непросто было понять, какого Ваду поминает этот сорт, так как даже не один, а несколько Вада часто мелькают в литературе о целебных свойствах японских видов магнолий, один из них, некий Токаку Вада прославился уже в 18 веке как изобретатель снадобья от кашля, содержащего кору магнолии. Так что есть подозрение, что могла быть целая династия Вада, члены которой веками были связаны с садоводством и традиционной медициной, и крутились вокруг магнолий, благо Япония – одна из главных родин растений этого рода. Но разыскания всё же указали именно на Коитиро Ваду. Имя этого селекционера носит не один, а несколько сортов листопадных магнолий. Сам Коитиро Вада занимался в основном рододендронами, например, именно он ввел в садоводство и селекцию якусиманский рододендрон, эндемик с маленького острова Якусима близ южного конца японского архипелага. В 1933 он выменял на что-то как раз саженцы этого великолепного вида с знаменитым банкиром Лионелем Ротшильдом (и здесь Ротшильды, житья от них нет), весьма увлекавшегося садоводством и собравшем большую коллекцию рододендронов, магнолий и других азиатских по происхождению растений в своих садах в Эксбьюри в Англии. Оттуда якусиманский рододентрон пошёл в селекцию, и мы получили множество прекрасных сортов от этого вида, отличающихся не только обильным цветением, весьма приличной зимостойкостью, но и особенно красивой и аккуратной листвой, как будто лакированной сверху.

Вада незадолго до Второй мировой войны активно общался с селекционерами из Европы и США, настолько, что получил у властей своей страны, больной милитаризмом и грёзами о мировом господстве, репутацию неблагонадёжного и чуть ли не иностранного агента, что неожиданно во время войны, кажется, спасло ему жизнь, потому что его не взяли в армию и увезли подальше, чтобы он не отсвечивал в окрестностях военного порта в Йокогаме, видимо, японские особисты предполагали, что рододендроны и магнолии посажены для того, чтобы наводить американские бомбардировщики на порт.

И эта магнолия появилась в арборетуме университета штата Вашингтон в Сиэттле в 1940 среди сеянцев магнолии кобус, полученных из семян, присланных Коитиро Вадой своим американским коллегам. Когда сеянцы выросли и зацвели, а на это уходит лет 7-8 минимум, с родиной Вады, как известно, случился у родины получателей тех семян нешуточный конфликт, в результате которого от дела жизни Вады, садов и коллекции, его дома в Нумадзу недалеко от Йокогамы ничего не осталось – Йокогаму, важнейший порт, во время Второй мировой бомбили, не жалея бомб и не особенно разбирая, где там военные корабли и постройки, а где просто окрестности. Погибли под бомбами жена и сын садовода. Сам Вада выжил, но к активной деятельности садовода и селекционера вернуться не смог, поэтому в Америке считали его тоже погибшим, и именно поэтому директор арборетума Брайан Маллиган назвал уже в 1959, когда стало ясно, что один выросший сеянец совершенно особенный и затмил все остальные магнолии коллекции, этот новый сорт Памяти Вады (Wada’s Memory). Это деревце оказалось необычным и по раннему цветению, и по его обилию, и по размеру цветков – совсем не похож ни на обычные кобусы, ни на весьма популярные звёздчатые магнолии. К сожалению, насколько можно понять, установить поточнее, откуда взялся этот гибрид, в том смысле, что же там скрестил Вада до войны, в таких обстоятельствах было совершенно невозможно, у селекционера погибло всё, да и считался он погибшим, а когда в 1960-х всё же объявился, уже реконструировать, как он получил тот гибрид было невозможно.  По общим соображениям было решено, что это спонтанный кросс между магнолией иволистной и кобусом, то есть Вада ничего и не скрещивал, просто собрал семена, и так случайно получилось, что одно из них оказалось рождённым от случайного межвидового скрещивания. Но поскольку это вилами на воде писано, в разных источниках можно встретить совершенно разные ботанические описания этого культивара. Весьма часто встречается такое Magnolia x kewensis, что предельно странно, так как этот эпитет означает гибрид, появившийся в садах Кью. При чём тут сады Кью, и откуда это пошло, узнать не получается. Здесь, конечно, возникает некоторая проблема – неужели все растения этого сорта ведут родословную от того единственного сеянца из Сиэттльского арборетума. Ничего вменяемого про это найти не удаётся, но у меня есть подозрение, что это не совсем так, и что этот межвидовой гибрид, вероятно, просто встречается среди сеянцев кобуса в смешанных посадках с иволистной магнолией, и такие сеянцы после обнаруживались не один раз, вполне вероятно, что и в садах Кью. То дерево, с которого и началась история этого выдающегося культивара магнолии, в Сиэттльском арборетуме до сих пор жив (последнее известие 2018 года) и является гвоздём коллекции магнолий, одной из самых больших и старых в Штатах. А этот, мой, исполняет такую же роль в маленьком саду в ближнем Подмосковье.

Мне он достался как кросс стеллаты и кобуса, и я долго не верил этому просто потому что цветки стеллаты уж совсем на это не похожи. И только когда стала доступной информация и фотографии, я понял, что меня не обманули, и это она и есть – Память о Ваде, но магнолия звёздчатая, стеллата, тут рядом не росла.